В сентябре 2022 года в жизни митрополита Пензенского и Нижнеломовского Серафима совпали сразу несколько круглых дат: 25 лет с того дня, как он стал священником, десять – как он был хиротонисан во епископа Кузнецкого и Никольского, и день рождения у архипастыря – тоже в конце сентября. Юбилеи стали хорошим поводом для разговора с владыкой Серафимом, во время которого мы вспомнили детские годы будущего митрополита, его первое знакомство с Евангелием, поговорили об отношении родителей к непростому и ответственному решению сына посвятить свою жизнь Церкви, и конечно, не обошли стороной насущные вопросы епархиальной жизни сегодняшней. 

– Здравствуйте, владыка! Мы поздравляем Вас с юбилейными датами! И все-таки: какая из них для Вас лично наиболее значима?

– Очень сложно ответить на этот вопрос. Потому что, конечно, и принятие сана священника – это очень значимо: можно сказать, это кардинально перевернуло всю мою жизнь – не в том плане, что я не готовился к этому, что я не хотел этого, наоборот, очень хотел, но в любом случае это привело к глобальным, серьезным изменениям. И потом все-таки это дата – 25 лет, четверть века. С другой стороны, служение епископа считается высшим служением Церкви, и 10 лет – это уже какая-то веха, когда для себя можно сделать какие-то выводы, поставить какие-то новые цели, поэтому не могу выделить что-то определенно, в любом случае это все объединено под единым символом служению Богу, людям и Церкви.

– Вы рано приняли сан, и наверняка еще раньше решили связать свою жизнь со служением Церкви Христовой. А кем еще хотели стать в детстве?

– Какие-то первые мечты, как бывает у детей, они слишком возвышенные – космонавты и прочее. Где-то уже в среднем таком отроческом возрасте после десяти лет я мечтал быть и учителем, и иметь возможность что-то создавать, проектировать. Но когда началось мое воцерковление, когда я познакомился с Церковью, с ее жизнью, монастырями, то уже после 14 лет у меня точно никаких желаний не появлялось и не было сомнений в том, кем я должен быть. Было стремление и желание быть сопричастным к тому, что называется «служитель Церкви».

– А как родители восприняли, что Вы стали священником, а затем и монахом?

– Я не могу сказать, что это было однозначно доброжелательное отношение. Хотя в 90-е годы началось такое активное развитие церковной жизни, но люди все равно к этому были не очень готовы. И порой я слышал о том, что можно ходить в церковь, но не обязательно же быть священником, можно быть верующим человеком, но не обязательно становиться монахом. Поэтому не могу сказать, что этому сильно противились, но и поддержки сильной не было. Родители – люди светские, и к Церкви относились, как большинство наших граждан: с одной стороны, не отрицая Бога, с другой стороны, не очень участвуя в жизни Церкви, и порой для них было непонятно: может ли человек существовать и как он вообще может существовать, когда он – священнослужитель.

Безусловно, самым большим препятствием для моей мамы было принятие монашества, потому что я единственный ребенок в семье, и были чаяния о том, чтобы были внуки, была семья, и для нее это стало определенной скорбью, внутренней трагедией. Поэтому и для меня это тоже был непростой выбор, связанный прежде всего, с тем, чтобы объяснить своим близких и родным – как, зачем и почему. Я вспоминаю, что какие-то мои дальние родственники даже до конца не понимали, что, приняв сан священства, я больше не могу вступать в брак, и некоторые, зная мой юный возраст, еще надеялись, что после этого я создам свою семью и всё будет, как у всех. Поэтому в этом отношении не было какого-то яростного противления этому, но и понимания стопроцентного не было. Всё пришло со временем, с переоценкой каких-то своих личных ценностей родителями и новым взглядом уже на мою новую жизнь.

– Вы упоминали о том, как в отрочестве Вы впервые познакомились с Евангелием, которое мама привезла из командировки. А Вы помните, что Вас тогда в нем поразило? Какая-то фраза, эпизод, притча, может быть?

– Мне тогда было 10–11 лет, и я, собственно говоря, даже не помню, что тогда читал. Могу точно заверить в том, что это чтение было не очень осознанным, я не все понимал, что читал. Скорее, это совпало с моим периодом взросления и определенными юношескими трудностями – в социуме, в семье, и чтение Евангелия было, как неосознанная молитва, когда человеку очень важно произносить какие-то слова, а он даже и не понимает, что он произносит. Вот чем-то подобным для меня было тогда чтение Евангелия. В знаниях оно мне ничего не принесло. Конечно, я понял, что Иисус родился от Девы Марии, еще какие-то места. А некоторые евангельские и библейские сюжеты я узнал еще задолго до встречи с самой книгой.

Дело в том, что в конце 80-х – начале 90-х годов появились различные каналы кабельного телевидения, которые были не совсем стандартны в восприятии советского человека, и я очень хорошо помню мультфильмы на библейские сюжеты: девочка с мальчиком там путешествовали, мечтали о таких сюжетах, о которых они читали в Библии, и становились свидетелями того, что происходило с Авраамом и Сарой, с Иосифом Прекрасным и прочее. Поэтому у меня первые воспоминания о библейских сюжетах связаны вот с этим протестантским, по-моему, американским мультиком, и это для меня, в принципе, многое разъясняло в том, что позже я читал в Евангелии.

Я помню, что при чтении Евангелия у меня возникло много вопросов. Причем, как это ни странно, меня очень смущало, что у Марии Девы были еще дети, я не мог понять: они родились уже после Иисуса Христа? И это мой ум напрягало – с одной стороны, я понимал, что Христос родился от Девы, с другой стороны – как же она могла быть Девой, если у нее были еще дети? Для меня тогда было непонятно, что это были дети Иосифа Обручника. Но меня это будоражило, может быть, в такой детской вере, что в Евангелии что-то недоговорено.

– Сейчас у Вас есть в Библии любимая книга или фрагмент?

– Не могу сказать, что у меня есть что-то любимое, что бы я больше, чем другое, перечитывал. У меня с юности к Библии сохранилось такое благоговейное отношение, что эта Книга в принципе важна во всем. Даже когда в семинарии мы изучали, что есть в ней канонические книги и есть неканонические, и что одни из них являются учительными, другие историческими, третьи – пророческими, мое внутреннее понимание Писания было таким, что я во всех книгах усматривал и исторический аспект, и пророческий, поэтому, честно Вам скажу, я не могу выделить то, что было бы для меня более интересным.

Священное Писание для меня лично – это реально книга жизни, я ее читаю, и до сих пор с каждым прочтением открываю что-то для себя новое.

– Десять лет назад, когда Вы стали Кузнецким и Никольским епископом, мы с Вами беседовали так же, и вспоминали евангельское выражение о том, что нет пророка в своем отечестве (Мф. 13, 57). Редко так совпадает, что архиерей несет свое служение в родных местах. Теперь, спустя десять лет, – каково ваше мнение: проще или сложнее служить на родной земле?

– Мне очень сложно объективно ответить на этот вопрос, потому что, кроме своей родины, я больше нигде не служил. Я очень благодарен Богу за то, что я служу на своей родине. И это, прежде всего, связано с моими административными обязанностями. Мне здесь проще, потому что когда я стал архиереем, я знал всё духовенство, духовенство знало меня, – и сейчас какие-то вопросы, которые нужно решать, я не то чтобы не задумываясь делаю, но делаю это быстрее, благодаря тому, что я всё это знаю, погружен в эту тематику. Я часто общаюсь со своими знакомыми епископами, и некоторым, которые поменяли не одну кафедру, и всегда говорю о том, что я не понимаю, как в принципе это возможно, потому что уверен: чтобы изучить людей, менталитет народа, на это уходят порой годы, а может быть, даже десятилетия.

Для меня, конечно, это большой подарок, что я служу на своей родине и больше никогда нигде не служил: от того, как принял таинство священства, 15 лет я служил в родной епархии, и вот уже 10 лет как епископ тоже служу в своей родной Пензенской области. Для меня это – подарок от Бога.

– Кстати, в июле исполнилось по десять лет Кузнецкой и Сердобской епархиям. Наверное, срок уже позволяет поговорить о неких итогах. Выступая в Сердобске на торжественном собрании в честь десятилетия епархии, Вы очень верно отметили, что все уже привыкли к новому делению, и то, что Кузнецк и Сердобск стали епархиальными центрами, воспринимается как само собой разумеющееся. Но я хотел бы спросить не об очевидных плюсах активизации церковной жизни на местах, а о том, нет ли опасности разобщения? По себе скажу: если десять лет назад я более-менее регулярно общался с духовенством со всей области, и хотя бы пару раз в году на епархиальных собраниях мы со всеми виделись, то теперь уже вновь рукоположенных клириков в Кузнецке и Сердобске многих и не знаю, и они между собой не знакомы. Как Вы считаете, в формате митрополии какие должны быть объединяющие факторы, мероприятия, общие проекты?

– Вы знаете, смотря что мы подразумеваем под разобщенностью. Конечно, невзирая на то, в какой епархии мы находимся, мы – члены одной Церкви, и сейчас, в век информатизации, говорить о том, что мы друг друга не знаем, – очень сложно, потому что сейчас все, наоборот, как на ладони, и любые добродетели, и любые грехи очень быстро появляются на поверхности. К сожалению, мы пока не привыкли к такому понятию, как «личное пространство», и без всякого зазрения совести большинство нашего населения это личное пространство в Сети просто нещадно уничтожает. Я думаю, что это – вопрос времени, вопрос воспитания и надеюсь, что пройдет немного лет, и мы с вами по-другому немножко будем себя вести. Я в этом уверен. Но пока вот так, как оно есть.

Так вот, в этом смысле о «разобщенности» не очень верно говорить. А вот именно о том, что на территории одной области находятся четыре сотни приходов, и это связано не с расстояниями, а с какими-то границами: могут быть соседние районы, но священники вполне не могут друг друга знать, – не знаю, плохо это или хорошо, потому что на самом-то деле у нас есть более сложные вопросы – у нас люди на одном приходе иногда не знают друг друга, и не знают порой даже своей священника, о священнике во многом судят по сплетням и разговорам. Вот это – очень актуальный вопрос. Я думаю, если создадутся приходские общины, то ни о каком разобщении в епархиях и в Церкви в целом никакой не может идти речи.

Но, конечно, как это ни парадоксально звучит, как раз создать такой мир в приходе, такую общину – это гораздо сложнее, чем два раза в год собираться на епархиальных собраниях. Потому что, с одной стороны, это должно быть самоотверженное служение самого священника, который себя должен посвящать именно служению, а не простому манипулированию в различных требоисполнениях и даже совершении богослужения… Можно грамотно и красиво служить, но если с человеком ты не общаешься, если у тебя не налажен какой-то контакт, – то, к сожалению, это мало что даст. Я должен говорить правду, и это одна из наших основных бед, беда 99% приходов нашей области. К сожалению, приходские общины у нас до сих пор не сложились.

Если говорить исторически, на Руси так всегда было. Тому есть ряд причин – объективных и субъективных, можно винить друг друга – и духовенство, и мирян, правителей и иерархию, – но так сложилось. Я уверен, что сейчас созрело время, и я надеюсь, что мы его еще не упустили для того, чтобы это исправить. Вот такие проекты нужно, действительно, создавать на уровне приходов. Я уверен, что священнослужители, которые верой и правдой служат своему приходу, – можно сказать, такие идейные священнослужители, – в каких бы епархиях ни находились, может быть, даже в разных Поместных Церквах, – они всё равно друг друга знают. Потому что когда человек стремится к общей великой цели, то он союзника себе всегда найдет, и он очень четко различает, где на этом пути союзник, а где противник. Поэтому в этом отношении я не думаю, что это является актуальной проблемой.

Да, мы не знаем друг друга, и мне не докладывают епископы, кого они рукоположили и на какой приход отправили, я вижу в отчетах фамилии, но я их в лицо не знаю, – поэтому иногда, совершая богослужение в каком-то епархиальном центре, там есть 10–15% духовенства, о котором я не знаю, где они служат и как их зовут. Но если говорить о епархии до 1988 года, в частности, в Пензенской области 27 приходов было, а сейчас их более 400 – наверное, это вполне себе нормально. Ведь управлять 400 приходами и почти таким же количеством духовенства для одного администратора – очень сложно, сколько бы он полностью не посвящал себя этому.

Поэтому слава Богу, что у нас есть три епархии, и я надеюсь, что в ближайшее время все-таки появится и епископ в Кузнецке, который тоже будет полноценно исполнять свое епископское служение в Кузнецкой и Никольской епархии.

– И еще о горизонтальных связях. В последние месяцы Пензенская митрополия налаживает отношения с Казанью. Вы лично дважды посетили этот город, во второй раз – с делегацией духовной семинарии, и заключили как ректор договор о сотрудничестве с Казанской духовной семинарией. Почему именно Казань? Есть для того исторические основания? И какие дальнейшие направления сотрудничества и общения видите?

– Владыку Кирилла, митрополита Казанского и Татарстанского, я очень давно знаю, мы с ним общались, когда он служил еще в Екатеринбурге, я тогда тоже посещал Екатеринбург, и он посещал Пензу, – поэтому эти связи, наверное, связано не только с самой Казанью, а с личностью митрополита. Хотя, безусловно, наша большая паломническая поездка всех студентов и преподавателей семинарии связана именно с Казанью. Ведь Казань – это все-таки центр дореволюционного образовательного округа, в который входила наша Пензенская духовная семинария. Кроме того, многие святители, управлявшие Пензенской кафедрой, были выпускниками Казанской духовной академии, как и многие преподаватели нашей семинарии. Поэтому неминуемо всё Поволжье с Казанью связано.

Однако среди наших выпускников есть именитые и очень известные, которые стали светилами для Казанской земли, и в частности, Николай Иванович Ильминский, юбилейные даты которого – и со дня рождения, и со дня смерти – мы празднуем в этом году, Мы провели мероприятия в Пензенской духовной семинарии, но, наверное, это имя мало известно сейчас для пензяков, потому что оно связано с Церковью, а в советское время имена церковных деятелей были вычеркнуты из истории. Но Ильминский – это человек, который создал азбуку для некоторых малых народов, перевел на их язык богослужение Православной Церкви, и без преувеличения можно сказать, что это – апостол для кряшен, киргизов, марийцев и многих других малых народностей. Это – профессор Казанской духовной академии, директор учительской семинарии – того учебного заведения, которое и занималось проповедью среди иноверцев малых народов. Поэтому задумка – посетить Казань и посетить в ней могилу Николая Ивановича – у нас витала в воздухе. Слава Богу, владыка Кирилл на это откликнулся, я очень благодарен ему за то, что он оказал такое радушие и гостеприимство на Казанской земле, потому что нас все-таки было свыше семидесяти человек, и в течение трех дней мы провели большие паломнические, богослужебные поездки, посетили многие монастыри Казани, исторический центр – Казанский кремль, побывали в семинарии, подписали договор о сотрудничестве.

Я не буду строить каких-то планов, но честно сказать, для нас очень интересна библиотека Казанской духовной семинарии, потому что она насчитывает более 60 тысяч экземпляров печатных изданий, добрая половина которых – это дореволюционные издания библиотеки Казанской духовной академии, которая, слава Богу, в отличие от библиотек многих других учебных заведений сохранилась, благодаря Казанскому университету, и в 1990-е годы книги были переданы Казанской духовной семинарии. Конечно, это очень большой пласт, начиная от периодики (например, там есть все епархиальные ведомости всех епархий, которые были на то время, даже в губернских городах не всегда это сохранялось). Кроме того, там масса монографий, которые были написаны профессорами Казанской духовной академии, и я думаю, что для студентов это тоже будет крайне интересно – и в написании своих научных работ, и в целом в сфере их научных интересов. Ну, и безусловно, обмен опытом – это тоже сейчас немаловажно. Мы сейчас все вошли в систему высшего образования Российской Федерации, и духовное образование набирает только первые обороты в этой области. Конечно, нам нужно друг с другом общаться и друг друга поддерживать.

– Главным событием для Пензы православной, причем, наверное, не только этого года, стал визит Святейшего Патриарха Кирилла. Что он для Вас значит: это итог, это некий импульс для дальнейшего развития?

– Для меня это было очень важное событие, потому что впервые я встречал Патриарха, и, собственно говоря, на Пензенской земле Патриарх давно не был. Поэтому для меня лично – это событие эпохальное. Я бы не сказал, что для меня это какой-то рубеж, скорее, это – моя внутренняя самопроверка и вообще очень важный этап в жизни пензенского верующего народа, потому что на протяжении последних пяти лет многие люди, начиная от власть имущих и заканчивая простыми прихожанами, постоянно спрашивали: когда к нам приедет Патриарх? Для меня это было непростой задачей в плане того, что Патриарха, безусловно, нужно было пригласить для какого-то повода. А поскольку Святейший Патриарх Кирилл никогда вообще не был в Пензе, то хотелось, чтобы этот повод был очень значимым, и как мне кажется, освящение собора – это очень значимый повод и для пензенцев, поскольку Патриарх освятил этот собор, и, думаю, для самого Патриарха, который, как мне показалось, был доволен, и даже в беседе с полномочным представителем и губернатором нашей области поправил нас и сказал, что это – не один из больших, а, как он считает, что это – самый большой кафедральный собор в провинциальном городе.

Я думаю, что это для всех нас станет поводом не просто гордиться и быть счастливыми, что, мол, у нас самый большой храм, – а станет поводом считать, что мы на верном пути, мы сделали очень большую, нужную и важную работу, потому что центральный храм губернии – это очень важное и значимое место. И соборы бывают разные, и города бывают разные. И наверное, боголюбие пензенцев и правителей Пензы и сказывается в том, что они предприняли все возможные попытки, которые увенчались успехом. Но я думаю, что работы еще много лет продлятся, потому что сейчас нужно и внутреннее убранство собора продумывать, и роспись, и мы потихоньку украшаем собор и иконами, и утварью. К концу года у нас должна быть построена усыпальница архиереев. Надеюсь, что уже в начале года мы перезахороним останки архиереев на том месте, где они покоились и откуда мы их изъяли в 1998 году. Быстро время летит – уже 24 года, как останки архиереев находятся во временной могиле, и хочется уже закончить эту миссию и благополучно вернуть всё на свои места.

Поэтому, безусловно, это для меня своеобразный толчок трудиться дальше, не останавливаясь и совершая добрые дела. Это не только храмоздание, но и помощь ближним, которые в этой помощи нуждаются. 

– Владыка, я знаю, что Вы к юбилеям относитесь без какого-то священного трепета, а дни рождения вообще практически не празднуете. На Ваш взгляд, мы, как христиане, как должны к таким памятным датам в своей жизни относиться?

– По-христиански. Я так думаю, что не нужно искать в этом какого-то особого смысла, потому что на самом деле для человека важен каждый день, который он прожил, и чем старше люди становятся, тем они больше это понимают. Я не призываю к тому, чтобы не отмечать и совершенно никак не обращать на это внимания: безусловно, нужно отмечать, пока живы родители, дни рождения, в частности, – потому что это, прежде всего, их день. Нужно помнить о своих близких, и это очень хороший повод для того, чтобы собраться за общим семейным столом. Вроде бы мы, русские люди, очень любим праздники, и праздников у нас очень много, но вот чтобы пообщаться и по-доброму поговорить – таких праздников и не очень много. Пусть семейные праздники будут тому поводом и будут, прежде всего, призывать нас к объединению.

– Спасибо, владыка! И еще раз Вас поздравляем!

– Спасибо Вам! 

Беседовал Евгений Белохвостиков

Публикацию подготовила Наталья Зыкова

--
Сокращенная ссылка: https://eparkhiya.ru/?p=308603