Епархиальная типография, рабочие места в которой отданы инвалидам — выпускникам специализированных детских домов, богадельня для одиноких пожилых людей при монастыре, сотрудничество с кризисным центром для женщин, попавших в трудную жизненную ситуацию, архиерейский детский хор, а также семинария и масштабное строительство по всей епархии… Наш сегодняшний собеседник, Митрополит Пензенский и Нижнеломовский Серафим, — архиерей с совсем небольшим «стажем» — чуть более года. Но жизнь в Пензенской епархии, которую он возглавляет, очень насыщенна. Каким чудом получается делать сразу столько дел одновременно? Что и как ведет человека к священству, к монашескому постригу? Как сбываются мечты?

— Владыка, Вы помните свое первое религиозное переживание? Каким оно было?

— Я не могу сказать, что моя семья была религиозна, и, наверное, единственным человеком, который соблюдал посты, часто ходил в храм, была бабушка, как и во многих других семьях советского периода. Крестили меня в три с половиной года тайно, так как мама была партийным работником. Меня и к Причастию водили, но все происходило неосознанно, поэтому я ничего особенного не помню. Зато помню, как мама из командировки привезла Евангелие на русском языке. Причем это издание было, как я сейчас понимаю, нецерковное. И вот ребенком я очень много читал Евангелие и очень мало, конечно, что понимал, но для меня это была действительно первая встреча с вечным.

Вскоре после этого начинается активное открытие храмов, появляется церковь и рядом с моим домом. Это было в период юношества, когда происходил поиск себя и личностное становление, поэтому не только я, но и многие мои сверстники были этим воодушевлены.

Особенно, конечно, я вспоминаю первое богослужение… 1992 год, 8 ноября, в переданный под храм клуб, где только-только со стен убрали советские лозунги и портреты партийных деятелей и только-только соорудили временный иконостас, приехал архиепископ Пензенский и Кузнецкий Серафим совершить в честь престольного праздника — дня великомученика Димитрия Солунского — богослужение. Это было, конечно, незабываемо! Множество сослужащих священников, красота пения… В то время такое в храмах редко можно было услышать.

Сейчас, уже будучи архиереем, я вижу, что очень часто толчком к открытию прихода и развитию приходской жизни является как раз первое большое богослужение с хорошим хором.

— А каким образом из этих детских и юношеских впечатлений у Вас сформировалось желание служить Богу у алтаря?

— Когда я стал посещать храм, даже алтарником быть не мечтал и по-детски завидовал бабушкам, которые следили за свечами на подсвечниках. Зайти в алтарь для меня было, как на Марс полететь. Но когда я там все-таки оказался и увидел собственными глазами совершение Таинства, это произвело колоссальное впечатление, и появилось желание быть священнослужителем.

К тому же на приходе у нас был настоятелем иеромонах, он заботился о духовном становлении своих прихожан, не скупился на то, чтобы дарить хорошую литературу, организовывал совместные паломнические поездки и по-настоящему радел о том, чтобы мы потихоньку совершенствовались. И всем этим желание поступить в семинарию и стать священнослужителем подкреплялось, безусловно.

И никаких других желаний у меня не возникало. После воцерковления для меня потеряли смысл некоторые вроде бы важные вещи. Например, я совершенно сознательно не посещал школу в первую и последнюю седмицы Великого поста, в Светлую седмицу, и на меня никто не мог повлиять. Я сейчас понимаю, что это, конечно, плохо и неправильно, но очень показательно. Понимаете, я стал воцерковляться очень увлеченно, безоглядно. И еще ни разу не пожалел о выбранном пути. Это такое воплощение мечты.

— А кроме этого иеромонаха были ли другие священники или прихожане, которые каким-то образом повлияли на Ваше становление как христианина и которым хотелось подражать?

— Слава Богу, я еще застал наших благочестивых бабушек, которые вынесли, что называется, Церковь на своих плечах в годы лихолетья. Их искренняя вера и безмерное упование на Бога всегда давали хорошую, добрую поддержку в жизни. Я, конечно, хотел бы отметить своего благочестивого предшественника — архиепископа Серафима (Тихонова), который для меня был и остается идеалом архипастыря. Сейчас, уже находясь на его месте, понимаю, что он в какой-то мере был человеком уникальным. Во-первых, у него была феноменальная память. При нашей первой встрече, когда я еще мальчишкой был, он меня расспросил о моей семье, о том, как я пришел к Богу, и потом в дальнейшем, уже после рукоположения, он всегда помнил все мельчайшие подробности обо мне. Ты ему что-то говоришь, а он всегда махнет рукой и скажет: «Да помню я все, зачем ты напоминаешь?». Я чувствовал, что он меня прекрасно знает, чувствовал его постоянную заботу, причем именно о духовном становлении моем. Вот эта уникальность личности владыки Серафима и его отношение к службам, к христианской жизни как таковой для меня ярчайший пример. И уже в дальнейшем, будучи священником, я очень часто себя укорял: он бы, наверное, не пропустил такую-то или такую-то службу или он никогда бы так не поступил. До сих пор мне его пример очень и очень помогает.

— Владыка, Вы учились в Саратовской семинарии в 1995–2000-х годах; это были времена, сложные и для страны, и для духовных школ в частности. Какой самый главный урок Вы вынесли из этого периода своей жизни?

— Я семинарии очень благодарен, потому что в буквальном смысле она стала для меня матерью-кормилицей. Почему? Когда ребенок в семье один, то вся любовь и забота родителей, бабушек, тетушек, дядей достается ему, и это накладывает свой отпечаток. В эти, как Вы правильно говорите, тяжелые для всей страны годы я попал из теплой домашней атмосферы в довольно-таки строгое, так скажем, не очень сытое общество, и это меня сформировало как человека. Слава Богу, в семинарии с нами были замечательные люди, которые привили любовь и к богослужениям, и к чтению не только духовной, но и классической художественной литературы, что тоже немаловажно.

Мне очень приятно вспоминать многих преподавателей, которые искренне трудились и многое нам дали. Нынешнего протоиерея, а тогда протодиакона, отца Михаила Беликова, который преподавал литургику. Он — настоящий мастер своего дела как в знании богослужения, так и в преподавании. Вспоминается отец Геннадий Беляков, ныне уже покойный, который преподавал нам Новый Завет и очень мудро нас окормлял. Моя неизменная любовь к истории была укреплена сначала отцом Александром Поповым, инспектором семинарии, а затем архимандритом Никоном (Лысенко), иеромонахом Никодимом (Чибисовым), нынешним Митрополитом Челябинским. Можно перечислять очень многих, всем им я очень-очень признателен, потому что именно в Саратовской духовной семинарии я сформировался как служитель Церкви, приобрел иной взгляд на церковную жизнь и на богослужение.

А учиться нам действительно было тяжело. Окончание нашего первого курса было связано с первым выпуском возрожденной семинарии и с приходом нового ректора — Владыки Александра (Тимофеева). И вот становление семинарии, передача Церкви зданий общежития, консистории тоже для нас стало своеобразным уроком того, как нужно строить церковную жизнь в целом во всей епархии, к чему стремиться, куда направлять свои силы, — такое деятельное богословие.

— Развеялось «романтическое» представление о священническом служении? Вас постигали разочарования?

— Нет, скорее, это была такая правильная огранка. Я, когда пришел в семинарию, был еще довольно-таки молод и видел все немного в розовом цвете. А семинария из вот такого чурбака сделала хорошее, ровненькое поленце. Ну, в первую очередь, надо было вписаться в большой мужской коллектив. Мы жили тогда в очень стесненных условиях, не как нынешние семинаристы — по 4–5 человек и даже меньше. Мое первое общежитие — 12 человек в комнате, потом нас еще уплотнили, и в одной комнате было за тридцать человек, где-то так… Спали на двухэтажных кроватях — настоящая такая казарма. Ребята пришли все совершенно разные, с разной степенью воцерковленности. Кто-то был сугубо церковным, кто-то только-только переступил порог храма. Но, знаете, вот эта уплотненность и стесненность очень здорово сказывались на формировании нашей дружбы, настоящего братства.

Сейчас наши студенты ни в чем не нуждаются: их обувают, одевают, кормят — только учись. А у нас тогда все было гораздо сложнее с питанием, с теми же конспектами. Когда Саратовская семинария организовалась, была сформирована неплохая библиотека, но вот именно конспекты отсутствовали, и мы занимались по каким-то, перепечатанным еще в 50–60 х годах. В них уже что-то устарело фактически, да и написаны они были очень сжато. Интернета, само собой, никакого не было тогда у нас. Но все это хорошо формировало личность будущего священника, и я очень благодарен своей духовной школе.

— Владыка, чем тогдашнее поколение семинаристов отличается от нынешнего, если судить уже по Пензенской семинарии? Принципиальные различия есть?

— Думаю, различий много, и я не буду скрывать проблем, они — на поверхности. Во-первых, в мое время семинарий было очень мало, мы поступали сразу из 10–15 епархий, поэтому конкурс был солидный, и поступить было сложно. Это влияло и на серьезность подготовки, и на отношение к учебе после поступления. Сегодня почти в каждой епархии есть семинария, мы набираем по 15–20 человек, в основном берем всех абитуриентов, если нет явных препятствий к обучению в семинарии.

Во-вторых, все та же проблема отцов и детей: мы всегда как-то недопонимаем молодое поколение. У нас в большинстве была действительно искренняя тяга к знаниям, к открытиям для себя богословских наук. И не потому, что нужно выучиться, а потому, что действительно было желание познать. Сейчас, к сожалению, у своих семинаристов я нечасто это вижу. Не говорю, что студенты наши плохие, но они — дети своего времени, взрощенные в потребительском обществе. Думаю, со мной согласятся многие преподаватели духовных школ, администрация — ревности о Боге в них сегодня меньше. Возможно, сейчас немножко другой этап, и нам самим, администрации семинарии, стоит перестроиться на чуть иной лад. Наши студенты, как говорится, штучный товар. Священник — это призвание, это, прежде всего, жизнь, это горение. И задача не только самому гореть, но и уметь зажечь всех тех, кто вокруг тебя. А для этого нужна искренняя вера, стремление к тому, чтобы не просто как сектантский проповедник завлечь в церковь побольше народа, а действительно желание открыть каждому Истину и Слово жизни.

Поэтому наиглавнейшая задача духовной школы — научить наших студентов любить богослужение, потому что иначе народ никогда твоей богословской образованности не оценит. Мы сейчас даем возможность людям, которые уже имеют семью и работу, но желают стать священниками, обучаться на экстернате с последующим принятием священного сана. Я буду прилагать все усилия к тому, чтобы семинария развивалась и становилась центром духовной жизни нашего региона. Потому что очень важно, чтобы будущие священнослужители с самой семинарской скамьи чувствовали свою востребованность в Церкви, видели изнутри приходскую жизнь, как она есть. Мы стараемся, чтобы студенты посещали успешные приходы, знакомились с сельскими священниками, особенно с теми, у которых много детей. Семинаристы не должны бояться, пусть увидят, что и прокормиться можно, и радость в детях обрести, и приход дружный построить.

— Да, на то, какими вырастут будущие семинаристы, влияет вся церковная жизнь. Вот Вы получили епархию и наверняка увидели некоторые нерешенные вопросы и задачи. Какие направления работы Вы для себя сразу наметили? С чего начали?

— По своей наивности, когда я принимал эту епархию, думал, что все здесь знаю, ведь аж при двух Преосвященных — Филарете и Вениамине — был секретарем епархии. Но когда пришел на кафедру, столкнулся с вопросами, которые раньше совершенно меня не касались. Я архиерей очень молодой, опыта у меня даже священнического было мало, поэтому, конечно, сначала это множество проблем и нерешенных вопросов повергло меня в состояние большого смущения. Не знал, за что сначала взяться. На территории епархии ведется немало строек, и в том числе глобальное строительство кафедрального собора. Это, конечно, отнимает очень много моего времени, потому что приходится заниматься теми делами, которые, собственно говоря, не вполне свойственны архиерею.

Приоритетными для себя считаю службу и общение с паствой. Поэтому богослужения в кафедральном соборе — в основном только в субботу вечером, остальные дни — это поездки по епархии. Кроме того, уже занялся немного иной работой, правда, не все сразу получается. Я сейчас вместе с секретарем епархии, с благочинным езжу по населенным пунктам области. Прежде всего осматриваю еще не восстановленные храмы, встречаюсь с администрацией, чтобы вместе изыскать какие-то возможности хоть в минимальной степени возродить церковную жизнь: пусть раз или два раза в год в этих храмах даже без крыши, без окон совершать богослужения. И вот в Мокшанском районе такой храм подготовили к богослужению и совершили первую службу. Надеюсь, теперь здесь зародится приход.

Кроме того, конечно, есть населенные пункты, образованные в советское время, где приходов никогда не было. И пусть там немного жителей — 200–300 человек, а может быть, даже и меньше этого, но мы будем стараться найти помещение, которое можно приспособить для совершения богослужений хотя бы несколько раз в месяц.

Слава Богу, мне очень повезло — в социальной и молодежной среде у меня немало сподвижников, которые еще и до меня многое делали в Пензе. Просто сейчас мы это объединили и создали несколько очень хороших проектов помощи инвалидам.

У нас в городе есть замечательная девушка Мария Алексеевна Львова-Белова, которая создала образовательную программу «Квартал Луи». Суть ее заключается в том, что выпускники детского дома для детей-инвалидов могут получить полное среднее образование и даже продолжить обучение по индивидуальной образовательной траектории (колледж, институт, специализированные курсы). Мы подключились к этому проекту, дали рабочие места в нашей епархиальной типографии и оборудовали специальный дом для их проживания.

— А сколько человек в этой типографии трудятся?

— Сейчас шесть, но мы только первый год этим занимаемся. Планы, конечно, грандиозные: хотим создать целый такой городок. Я надеюсь, что все-таки со временем найдутся меценаты, потому что сейчас все на нескольких энтузиастах держится, а дело это нужное, ведь инвалиды после выпуска из специализированных детских домов попадают прямиком в дома для инвалидов, не имея возможности ни на работу устроиться, ни жить самостоятельно.

При епархии также создан целый центр для людей с ограниченными возможностями. Они у нас сейчас даже театральные постановки готовят и занимаются окормлением таких же детей, которые воспитываются в семьях здесь, в Пензе. В храме святителя Митрофана Воронежского, где Мария Львова-Белова является социальным работником и поет на клиросе, мы иногда проводим Литургию для детей-инвалидов: ведь им очень тяжело находиться в храме, когда многолюдно, особенно если человек на коляске, даже при наличии пандусов и прочего необходимого оборудования.

— Какие еще интересные проекты в епархии существуют?

— При том же храме святителя Митрофана сейчас готовится совместный проект с благотворительным фондом поддержки, семьи, материнства и детства «Покров», который возглавляет супруга одного из наших клириков Анна Юрьевна Кузнецова. Духовенство храма окормляет уже созданный фондом кризисный центр помощи женщинам, оказавшимся в трудной жизненной ситуации. И сейчас мы поделились частью земли рядом с храмом святителя Митрофана для того, чтобы там построить целый комплекс для этого центра. Я думаю, что в ближайшее время произведем там закладку фундамента и начнем строительство. Это просто необходимо, ведь кризисный центр предусматривает не только возможность молодым мамам пожить в нем и переждать, пока ребенок немного подрастет: там созданы условия для того, чтобы женщин научить шить, стричь, освоить другие профессии. Работники центра даже помогают потом трудоустроиться.

Анна Юрьевна сама мать пятерых детей, член совета женщин при губернаторе Пензенской области, помощник председателя комиссии по межконфессиональному взаимодействию и содействию защиты свободы совести областной Общественной палаты, добилась того, что уже во многих женских консультациях появились православные психологи, работающие с теми женщинами, которые пришли на аборт. Если я не ошибаюсь, в прошлом году удалось спасти таким образом более полутора тысяч детей. Сейчас мы нашли законодательную возможность определять таких психологов и в частные клиники.

На мой взгляд, это самые приоритетные направления епархиальной работы. И вот еще недавно мы открыли богадельню при Пензенском Троицком женском монастыре для одиноких стариков, о которых вообще мало кто заботится сегодня. Одна благочестивая благотворительница построила для этого двухэтажное здание со всеми удобствами, где созданы комфортные условия. Для лежачих людей установлены специализированные кровати, чтобы не было пролежней.

— Владыка, но ведь это очень большие средства!

— Слава Богу, у многих людей есть искреннее стремление к тому, чтобы что-то в своей жизни успеть исправить, поэтому они откликаются и оказывают помощь. Немного епархия помогает, немного сам монастырь — и так наше общее дело существует.

— Я знаю, что в епархии есть и еще одно интересное начинание — архиерейский детский хор. Совершенно ясно, что добиться высокого исполнительского уровня этого хора очень сложно: вкладываешь-вкладываешь, а дети просто вырастают, на их место приходят другие, и все сначала. Какова главная цель создания хора?

— Главных целей три. Первая, и наиглавнейшая цель — это создание епархиальной музыкальной школы, где будет не только хоровой класс, но и инструменты. Я надеюсь, со временем мы изыщем средства для того, чтобы бесплатно обучать детей музыке. Вторая, далеко идущая вперед задача — с ранних лет в детях, которые действительно имеют талант к пению, к музыке, заложить навыки именно церковного пения. Они подрастут, пойдут получать дальнейшее образование в музыкальном училище или даже в регентской школе, а потом вернутся в наши храмовые хоры. Я считаю, сейчас огромная беда в том, что у нас в храмах поют профессионалы. Не хочу никого обидеть, они действительно профессионалы в музыке, но к церковному пению большинство из них имеет очень стороннее отношение. А ведь при всей внешней красоте исполнения они должны еще собой олицетворять ангельское пение. Они могут изобразить что-то очень хорошо, но только лишь изобразить. А когда это не проходит через сердце… Вот это профанирование ангельского пения, по-другому не могу сказать, для Церкви губительно. Поймите правильно мое рассуждение. Священник, хор, прихожанин — это все единая связь. Я знаю таких людей, которые по 10–20 лет поют в хоре, но вообще не знают и не понимают, о чем. Это, конечно, беда еще и регента, для которого цель спевки — добиться, чтобы четко выговорили слова и в ноты попадали. В идеале, на мой взгляд, руководитель хора — это в какой-то мере его духовный наставник, то есть тот, кто приводит к Богу. Таких мало. Если человек сам не заинтересуется, если для него это простой заработок, он будет плохим проводником той гармонии, которая должна быть на клиросе.

И поэтому я считаю, что мало-помалу, но мы должны заниматься тем, чтобы детей воцерковлять. Да, мы никогда не добьемся от архиерейского детского хора великих результатов, он не будет лауреатом каких-то премий и конкурсов, но из этих 40 человек, которые сейчас собраны, кто-то станет нашими певчими. И они уже придут со знанием, поскольку дети на спевках действительно разбирают каждое песнопение, знают, о чем поют. И я думаю, если на место повзрослевших станут приходить все новые и новые дети, если этот поток не будет иссякать, то мы со временем многое сможем изменить.

Ведь еще 20 лет назад на священника на улице смотрели как на диковинку. А сегодня? Епархиальное управление почти в шаговой доступности от монастыря, от некоторых храмов, и я иногда на службу хожу пешком. И знаете, уже нет таких изумленных взглядов, хотя идет даже не просто священник. Почти каждый второй кланяется, каждый третий берет благословение, и это показатель того, что люди к Церкви стали гораздо ближе, чем были раньше. Поэтому я считаю не совсем верно рассуждать так: надо открывать православную гимназию, чтобы у меня потом появились семинаристы в семинарии, или создам хор, чтобы потом появились в храмовых хорах хорошие певчие. Нет. Я буду открывать гимназию для того, чтобы у нас появлялись воцерковленные врачи, воцерковленные учителя, дворники воцерковленные, в конце концов, и все остальные. А когда в церковном хоре находишь не 90% тех, кто пришли подзаработать, а, наоборот, 90% воцерковленных, то это уже совсем другое дело. И люди, пришедшие подзаработать, попадают уже в совершенно иную атмосферу, и, возможно, сами начнут воцерковляться. А не наоборот, как зачастую сейчас происходит. Вот этим мы должны заниматься.

— У вас в Пензе с 2011 года существует Союз православных женщин. Сегодня время от времени звучат рассуждения о роли современной женщины в Церкви. Действительно ли есть, по Вашему мнению, эта особая роль, и о чем свидетельствует ее поиск?

— Наверное, все эти разговоры в какой-то мере дань духу времени. Роль христианки в Русской Православной Церкви русской женщиной уже определена, и ее уже никогда не переоценишь. Эта роль неоценима, потому что именно христианка сохранила Церковь. Вы посмотрите, как сейчас радуешься, если на приходе есть 20–30% мужчин. В основном-то женщины самых разных возрастов. Сколько христианок возрождали храмы из небытия! Они порой вообще ничего не имеют, а просто идут со склоненной головой к чиновникам, к бизнесменам, едут в столицу, не гнушаются неделями жить и ждать, когда там какой-нибудь богатый человек их примет. И восстанавливают храмы, причем как восстанавливают! Этому же можно позавидовать. И таких примеров тысячи просто во всей Русской Православной Церкви.

Какой еще роли искать?! Конечно, понятно, что священнослужитель — это важный человек в Церкви. Но почти все остальное именно на этих женских плечах. Посмотрите: пение, чтение, прихожане в храме, работа за церковной лавкой — везде же женщины.

— А чем ваш Союз православных женщин занимается?

— В основном это социальная работа: помощь инвалидам, домам ребенка. Члены Союза помогают людям подготовиться к крещению, что-то объясняют, читают вместе с ними правило ко Причащению. Сами организуют небольшие благотворительные акции и участвуют в них. Глава этого объединения — председатель приходского совета храма в честь Успения Божией Матери в поселке Победа города Пензы. Там непростой район, так как активно действует большая псевдоправославная секта, и наша задача людей от влияния этой секты оградить и вместе с тем создать такую атмосферу, которая привлекала бы к нашему храму.

— Владыка, Вы только год с небольшим на кафедре, как сами оцениваете результаты трудов?

— Пока больше видится огромная перспектива и множество важного, что нужно сделать. Но я благодарен Богу за то, что за этот период мы смогли хоть немного преодолеть кадровый голод, благодарен тем священникам и тем воспитанникам академии, которые по моей просьбе пришли на служение в нашу епархию. Для меня это очень важно, потому что хоть и говорят, что один в поле воин, если по-русски скроен, но все-таки, конечно, без команды, без единомышленников очень и очень сложно. И, мне кажется, за этот год удалось в общем-то сформировать такую команду.

— Возникает ли у Вас желание быть простым священником или монахом в какой-нибудь тихой обители, и на что Вы опираетесь, если возникает какая-то сложная ситуация?

— Слава Богу, руки пока не опускаются, но это не моя заслуга, просто Господь дал такой характер, что я всегда и даже в самых плохих ситуациях стараюсь искать положительные моменты. А то, что отдых нам только снится, — это действительно так. Но, наверное, каждому свое, да и монахом в тихой обители тоже не очень просто быть, если быть настоящим монахом.

А когда просто хочется уединиться, то, не утаиваю, я это делаю — выделяю день или два, чтобы побыть на природе немножко… Первый год у меня вообще был без выходных, и в какой-то момент я понял, что достиг критического уровня усталости и что не справляюсь просто-напросто с теми задачами, которые сам себе ставлю. Мне тогда один умный человек сказал: «Ты что, думаешь, что все переделаешь?». И я понял, что он прав.

И, слава Богу, мой предшественник создал такие условия, что я живу на опушке леса и имею возможность вечернее время проводить в тихом уединении, где поют соловьи и лягушки квакают.

— Владыка, а в такие тихие вечера о чем Вы чаще всего думаете?

— Опять же, обо всем. Даже в выходные дни не получается совсем отключиться. В основном вечера проходят в записках: перед тобой блокнот, завтра нужно сделать то-то и то-то, кого нужно вызвать на прием, кому направить письмо, с кем нужно переговорить…

— Это, наверное, и называется служением?

— Когда-то в свое время я услышал рассказ тогда еще Митрополита Смоленского Кирилла о том, как Владыка Никодим ему рекомендовал всегда находиться в труде, чтобы не было никаких лишних дум и искушений. И я убедился: если находишься всегда в таком ритме, то действительно меньше каких-то моментов, которые тебя отвлекают от молитвы, от богослужения. Все-таки я считаю, что какой бы ты пост ни занимал, все равно ты прежде всего монах и должен помнить о своих обетах, которые давал, и о той присяге, которую принес Церкви.

Источник: информационно-аналитический портал Саратовской и Вольской епархии «Православие и современность»

--
Сокращенная ссылка: https://eparkhiya.ru/?p=48073